Операция "У Лукоморья" - Страница 36

— Подъем! — Чебурашка, во избежание дальнейших расспросов, ткнул Саламандру концом железного посоха. Ящерка с трудом приподнялась и уставилась бессмысленными глазами на участников ночного шабаша.

— Вы хто? — пьяно спросила она.

— Мы свои, — почти трезво ответил Никита Ав-деевич. — Влезешь? - кивнул головой на сапоги.

— Влезу, — тряхнула мордочкой Саламандра и принялась увеличиваться в объеме. Сапоги и все остальное пришлось ей впору. Пустой мешок примотали к посоху и сунули Саламандре в лапы.

— Сюда будешь картины складывать, — инструктировала ящерицу Правая. Как все полотна покидаешь, сразу назад. А мы тебе тут костерчик разведем, чтобы было куда возвращаться. — Никита Авдеевич при этих словах покосился в сторону боярских хором, сгруппировавшихся преимущественно в северо-западной части посада. — Будете знать, как воеводу хулить перед матушкой Василисой… — довольно пробормотал он.

— Погодите! — К Саламандре спешил Чебурашка, размахивая листом пергамента и колчаном стрел.

— Это еще зачем? — удивилась Левая.

— Стрелку пахану забивать будем! — пояснил домовой, разворачивая пергамент. На нем большими буквами было написано только одно слово: ПАПА.

— Мяу, — пронесся над лесной поляной чей-то хриплый надсадный голос. Мяу, — грустно повторил он.

— Бедный Гена, — сочувственно процокал папа-белка, выглядывая из дупла. — Молочка бы ему сейчас. Горлышко промочить.

— Пожалел, — сердито ответила мама-белка. — Детей спать не уложишь под этот кошачий концерт. — Она оттеснила мужа от выхода, не заметив, как рядом проскользнул бельчонок, таща в лапках еловую шишку.

— Геночка, до полуночи еще далеко?

— Мяу, — удрученно ответил Геночка.

— Далеко, — вздохнула мама.

— Мя… ик!… мя… ик!

— Кто-то вспомнил сердешного. Может, Яга? — Папа-белка вылез наружу и настороженно огляделся.

— Да замяукался он, — прожурчал чей-то сердитый голос. — Туесок тащи.

Папа-белка выволок туесок из дупла. На толстой дубовой ветке, нависающей над спокойной гладью ночного озера, восседал водяной.

— Полечи сердешного, — попросил он, выжимая в туесок свою зеленую бороду.

Вода не помогла. Мяуканье гармонично перемешивалось с нервной икотой.

— Ты воздуху побольше в грудь набери, — посоветовала мама-белка, — и не дыши.

Мяуканье прекратилось.

— Полегчало, — удовлетворенно сказал водяной.

— Ик!… мяу. Ик!… Ой!!!

Шишка, запущенная вредным бельчонком, звонко шлепнула «кота» по лбу, взмыла вверх и упала ему на колени.

— Ах ты… — Гена схватил шишку и в сердцах запустил ее обратно, чуть не сорвавшись с цепи, на которой восседал, отрабатывая свою повинность.

— У… ё… — Что-то шумно плеснулось в озере.

— А? Что? Горим? Чего тушим? — всполошенно закричал кто-то из кустов. На поляну выполз мокрый леший.

— Да нет, папа, не горим, — ответил Гена, вертя головой в поисках бельчонка. — Это, по-моему, на тебя водяной упал.

— Зачем? — ошалело спросил леший.

— Случайно, — недовольно пробурчали из озера.

— Геночка, — дверь избушки распахнулась, — завтра домяукаешь…

— Завтра я не мяукаю. Завтра у меня стрижка.

— Ну послезавтра, — засмеялась Яга. — Тут наше яблочко такую фильму по блюдечку крутит. «Еммануель» называется. Я в молодости и то скромнее была.

Гена на мгновение задумался, вспоминая рассказы Яги о ее бурной молодости, и решил, что на это стоит посмотреть. С бельчонком можно разобраться и завтра.

— Совсем из головы вылетело, — почесал затылок леший, когда за сыном захлопнулась дверь. — Стрижка… кого ж ей завтра прислать?

— Вот завтра и будешь думать, — рассердилась мама-белка. — Вы дадите мне детей уложить или нет?

Леший обреченно вздохнул. Затрещали кусты. Поляна опустела.

11

Тяжелый засов каменной двери подземелья со скрипом и скрежетом встал на свое место. Кощей вытер со лба обильно выступивший пот и облегченно вздохнул. Самое ценное из магического арсенала было схоронено.

— Замок ей подавай! — бормотал Его Бессмертие, поднимаясь по мокрым, осклизлым ступеням тайного хода. — А я теперь пыхтеть должен… Что там у нас на очереди? Ковры, мебель, картины… Ненасытная! Да за одни полотна… Знала б она, сколько золота я только за картины отвалил! Лучшие мастера старались… но ничего… дровишек в залы наколдую… пусть жрет, пока не подавится.

Под черным мраморным троном зашевелилась плита. Кощей с натугой отвалил ее в сторону, ужом выскользнул из-под низкого сиденья и замер. Прямо перед его носом на пестром персидском ковре красовался угольно-черный отпечаток чьего-то ботинка. Запах паленой шерсти ударил в ноздри. Кощей вытянул шею. Неровная цепочка следов шла вдоль стен тронного зала и уходила в малый. Его Бессмертие поднял глаза и завыл. Картины исчезли. Кощей рывком вскочил с пола и рванулся в малый зал. Оплавленные бутылки борзенского вперемешку с осколками рыльского грудой битого стекла валялись под вскрытым неизвестным злоумышленником тайником. Внутри опустевшей ниши стояла одинокая, чудом уцелевшая бутылка.

— Люцик! — взвизгнул Кощей. — Искусствовед рогатый! Ну, погоди!

Его Бессмертие, не помня себя от ярости, на одном дыхании прорычал заклинание вызова. Вместе со всполохом молнии на ковер выпало человекоподобное существо с огромными черными крыльями за плечами.

— Куда ты так торопишься? — сердито прошипело оно Кощею, принимая привычный облик Люцифера.

— Скотина рогатая! — рявкнул Кощей, запуская в нечистого непочатую бутылку борзенского.